Неточные совпадения
—
Слава богу, одним грехом меньше, — шепнул Прейн набобу, когда генерал вернулся
на главную
стоянку на Рассыпном Камне.
В полночь его поезд
идет дальше. Ночь, как вчера, темная и холодная,
стоянки долгие. Яша сидит
на бурке и невозмутимо пиликает
на гармонике, а старику все еще хочется хлопотать.
На одной из станций ему приходит охота составить протокол. По его требованию, жандарм садится и пишет: «188* года ноября 10, я, унтер-офицер Z-го отделения N-ского жандармского полицейского управления железных дорог Илья Черед,
на основании 11 статьи закона 19-го мая 1871 года, составил сей протокол
на станции X. в нижеследующем…»
Три дня после выезда нашего из Москвы он все спал: спал
на стоянках, спал и дорогою — и с этою целию, для доставления большего удобства себе, никого не подсаживал в беседку, а лежал, растянувшись вдоль обоих мест
на передке. Лошадьми же правил кто-нибудь из нас, но, впрочем, мы это делали более для своего удовольствия, так как привычные к своему делу кони сами знали, что им было нужно делать, и
шли своею мерною ходою.
Мы «перевалили через Урал». Кругом
пошли степи. Эшелоны медленно ползли один за другим,
стоянки на станциях были бесконечны. За сутки мы проезжали всего полтораста — двести верст.
Была уже половина сентября. Мы ждали ратификации мирного договора, чтобы
идти на зимние
стоянки за Куанчензы. Еще в начале августа нас придвинули к позициям, мы развернули госпиталь и работали.
Армии стояли
на зимних квартирах, изнывали в безделье.
Шло непрерывное, жестокое пьянство. Солдаты
на последние деньги покупали у китайцев местную сивуху — ханьшин. Продажа крепких напитков в районе
стоянки армий была строго запрещена, китайцев арестовывали, но, конечно, ханьшину было сколько угодно.
Мир был ратифирован. В середине октября войска
пошли на север,
на зимние
стоянки. Наш корпус стал около станции Куанчендзы.
Мы двинулись к железной дороге и
пошли вдоль пути
на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы, по земле тянулась исковерканная проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным врачам по пакету. Это был приказ из корпуса. В нем госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы уж там) и воротиться
на прежнее место
стоянки к станции Суятунь.
Когда еще в октябре мы
шли на зимние
стоянки, было уже решено и известно, что наш госпиталь больше не будет работать и расформировывается. Тем не менее, мы уже месяц стояли здесь без дела, нас не расформировывали и не отпускали. Наконец, вышел приказ главнокомандующего о расформировке целого ряда госпиталей, в том числе и нашего. У нас недоумевали, — расформировывать ли госпиталь
на основании этого приказа, или ждать еще специального приказа ближайшего начальства.
До своего госпиталя Султанову было мало дела. Люди его голодали, лошади тоже. Однажды, рано утром, во время
стоянки, наш главный врач съездил в город, купил сена, овса. Фураж привезли и сложили
на платформе между нашим эшелоном и эшелоном Султанова. Из окна выглянул только что проснувшийся Султанов. По платформе суетливо
шел Давыдов. Султанов торжествующе указал ему
на фураж.